В дни главных мусульманских праздников Курбан-байрам и Ураза-байрам блоги и социальные сети пестрят фотографиями, сделанными в Москве в районе метро «Проспект Мира». На них — тысячи молящихся мусульман. И каждый год под этими фотографиями появляется все больше комментариев типа «кошмар» и «какой ужас». Да, для жителей домов на подступах к Московской соборной мечети это, конечно, серьезная проблема. Ну а разве для самих мусульман — нет? В Москве по разным данным действуют не то шесть, не то и вовсе четыре мечети, а число исповедующих ислам по официальным оценкам превосходит 2 млн. Неужели если бы на 500 тысяч православных приходилась одна церковь, там на Пасху собиралось бы меньше народу? Так в чем кошмар и ужас? Почему пас раздражает это людское море, возмущают хиджабы, пугает ислам? Впрочем, насчет «нас» пора оговориться. В 2013 году мусульмане составляли 7% населения России то есть — не менее 10 млн человек (и цифра наверняка занижена — многие мусульмане живут, будучи полулегальными трудовыми мигрантами, и вряд ли попадают в поле зрения социологов). Им конечно, не приходит в голову бояться собственной религии. Но речь не о них, а о большинстве. А большинство явно встревожено: тот же опрос показал, что 42% россиян считают главной угрозой безопасности страны «распространение исламского фундаментализма и мусульманских движений». Что же вызывает у нас страх?

Главных ответов, пожалуй, три: мусульмане не похожи на вас, мусульмане вдруг оказались рядом с нами, и ислам — очень суровая и воинственная религия. С каждым пунктом стоит разобраться подробнее.

Свои и чужие

Боязнь и отторжение других, не похожих, — одна из самых древних психических реакций. Причем реакция эта абсолютно необходима для выживания. «Это одна из форм нашей психологической защиты в непредсказуемом и опасном мире, — объясняет психолог Галина Солдатова. — Она неоднократно подтверждала свою эволюционную значимость. Поэтому есть некоторый уровень закрытости по отношению к «другим», который жизненно необходим каждому из пас для сохранения своего «Я» и не позволяет человеку раствориться в окружающем мире». Однако удержаться на этом минимальном уровне сложно. А уже следующий шаг — деление на своих и чужих — почти неизбежно ведет к ксенофобии, одной из разновидностей которой и является исламофобия, то есть боязнь ислама.

«Социальный порядок всегда задавался универсальной психологической альтернативой «мы — они», — объясняет Галина Солдатова. — Залогом выживания было создание замкнутых «мы-групп» и настороженное или враждебное отношение ко всем чужим «они-группам». Стремление делить мир на «мы» и «они» — одна из базовых особенностей нашей природы, но в то же время это и центральный психологический механизм ксенофобии.

Тонкости учения

Как преодолеть неприязнь к тем, кто непохож на нас? Самый очевидный рецепт — узнать других получше. Чаще всего это помогает убедиться, что поводов для страха нет. «Все мировые религии играли цивилизаторскую миссию, вот и Мухаммеду пришлось иметь дело с кочевниками-язычниками, — объясняет обстоятельства появления ислама историк и религиовед Борис Фаликов. Обуздать их дикие нравы было сложно, по Мухаммед справился. В чем-то ислам более суров, чем другие религии (запрет на алкоголь), в чем-то менее (нет запрета на полигамию, она просто узаконена)». Многоженство, конечно, выглядит для европейского сознания странно, да и о равноправии женщин и мужчин в мусульманском мире говорить не приходится. Но в VII веке, когда Мухаммед начал проповедь ислама, это было чрезвычайно полезное решение. Причем для женщин в первую очередь: междоусобные войны и обычай кровной мести привели к огромному числу вдов в арабском мире. И большинство из них были обречены либо на смерть, либо на нищенство. Ислам же не только позволял мужчине иметь нескольких жен, но и предписывал заботиться о каждой.

Однако помимо существенных различий есть у ислама и немало сходных черт с христианством, да и не только с ним. Сам Мухаммед считал свою проповедь изложением заветов того самого Бога, который прежде уже явил откровения иудеям и христианам. Увы, откровения эти оказались не до конца поняты или искажены, а потому Богу пришлось послать человечеству еще одного — последнего — пророка с «окончательной версией» учения. Им и стал Мухаммед. Моисей и Иисус Христос почитаются и исламе как пророки Муса и Иса. «В раннем исламе не ко всем «неверным» было одинаковое отношение, — подчеркивает Рада Грановская. — Среди них особо были выделены иудеи и христиане, как люди Писания, поскольку они верят в того же Бога, что и мусульмане. Мухаммед никогда не призывал иудеев и христиан обращаться в религию Аллаха, поскольку они уже получили свои подлинные откровения» Да, ислам предусматривал «поражения в правах» для иудеев и христиан, однако им гарантировали жизнь и даже неприкосновенность имущества. Мусульманин вполне мог взять в жены иудейку, а христианин мог плечом к плечу с мусульманином сражаться против общих врагов. К тому же «люди Писания» в арабском мире играли важную роль, занимаясь деятельностью запретной для мусульман, но общественно необходимой, — как виноделие или ростовщичество, например.

Мы всегда были соседями

Попробуйте представить, что запруженную толпой молящихся площадь вы обнаруживаете не у спорткомплекса «Олимпийский», а, скажем, у мечети где-нибудь в Стамбуле. Правда ведь реакция будет совсем другой? Но в том-то и дело, что ислам буквально за несколько лет оказался вдруг совсем рядом даже с теми из нас, кто прежде знал о нем только из телевизора. На школьной фотографии ребенка мы замечаем одноклассниц в хиджабах, бородатые мужчины и аэропортах расклдывают в урочный час молитвенные коврики прямо в залах ожидания, а улыбчивый продавец в магазине через дорогу вдруг разом становится угрюмым и подозревает вас в сговоре с шайтаном, стоит только спросить, отчего в их мясном отделе никогда нет свинины. Да, ислам совсем рядом. Но это, вообще говоря, не новость — в городах и селах, например, Поволжья или Урала христиане и мусульмане веками жили бок о бок. Недавно выдающийся лингвист и антрополог Вячеслав Иванов рассказывал в интервью Psychologies: «Мой отец родом из села в Северном Казахстане. Мой дедушка был преподавателем гимназии, и местные муллы научили его арабскому и персидскому языкам». А вот его вывод: «В любом разумном государстве сотни наций и языков. В Лос-Анджелесе, где я читаю лекции, сосуществуют 220 языков, и никто ни кому не мешает. Помешать могут люди, которые натравливают одних на других. А если не натравливать, то все прекрасно уживаются».

При более близком знакомстве, например, оказывается, что ислам конкретнее и доступнее многих учений. В тех религиях, где нравственный идеал недостижим, эта недостижимость могла порождать лицемерие; а «в исламе нормы были не только выполнимыми, но простыми и попятными, — указывает психолог Рада Грановская. Исполнимость этих норм нравственности делала приверженцев ислама психически более здоровыми». В исламе пет монашества и высшим служением Богу признается не уход от мира ради соблюдения заповедей, а строгое соблюдение простых заповедей как раз в повседневной жизни. Очевидно, что люди западной цивилизации — как христиане, так и атеисты — гораздо терпимее относятся к нарушению религиозных и моральных установлений. Не заставляет ли их это ощущать вину и некоторую собственную неполноценность в сравнен и и с мусульманами, которые чтут заповеди по-настоящему истово?

Повседневная вера

«Влияние христианства на общество ограничено в силу отделения церкви от государства, — объясняет Борис Фаликов. — В процессе секуляризации религия на Западе утратила свою «суровость», узаконив те социальные нормы, которые раньше считала неприемлемыми. Например, ослабли требования, предъявляемые к семье. А с исламом этого не произошло, религиозный закон (шариат) остается незыблемым в исламских государствах». Процесс отделения норм религии от практики обыденной жизни, возможно, произошел в христианских странах именно потому, что Евангелие не содержит исчерпывающих указаний насчет того, сколько раз в день и в какой позе надлежит молиться верующему, какие одежды ему следует носить, какие продукты употреблять в пищу каких профессий избегать. Это оставляет простор и для толкований, и для вмешательства и укрепления роли светских инстанций. В Коране такие указания есть, а потому и секуляризация идет куда сложнее. Авторитет светской власти или суда несопоставим с волей Аллаха, и «зазоров», куда могут вклиниться светские представления, совсем немного.

«Проблемы мусульман па Западе в том, что они хотят жить по шариату а не по светским законам, принятым в той или иной стране», — отмечает Борис Фаликов. Впрочем, иногда демонстративность в соблюдении исламских традиций оказывается ответной реакцией на неприятие общества. «Вы не любите мусульман, вы раздражаетесь, когда их видите? Тогда я заявлю о том, что я — мусульманка, я заставлю вас па себя смотреть!» — так описывает внутреннюю мотивацию девушки, надевшей хиджаб или чадру, социолог Альбер Мемми (Albert Memmi). И остроумно отмечает, что в этом смысле хиджаб становится символом самоутверждения, вроде мини-юбки в 1960-е годы. Правда, по его же наблюдениям, большинство французских студенток, начинающих носить хиджаб из этих соображений на первом курсе» расстаются с ним курсу к третьему.

Харизма или агрессия?

Но остается самый главный вопрос. Вопрос террористов-смертников и «Аль-Каиды», «всемирного джихада» и «Исламского государства ». Действительно ли ислам — религия насилия и убийства «неверных»? Пророк Мухаммед, сражаясь с язычниками, говорил о необходимости рубить им головы, а ключом от рая объявлял меч. Сегодня критики ислама строят на этих цитатах обвинения в кровожадности, а защитники объясняют их политическими требованиями момента. И у тех, и у других получается достаточно убедительно. Но, как ни странно, это даже не очень важно. Потому что библейский Моисей, например, призывал к истреблению племени амалекитян. Далай-лама V в 1660 году, подавляя восстание в одной из провинций, требовал истребить мужчин, женщин и детей, размозжив их, «как яйца об скалы». О количестве уничтоженных «во имя Христово» инквизицией нечего и говорить. Оправдание насилию в разнос время находили в любой религии, было бы желание.

Многие, кстати, считают сегодняшнюю агрессивность ислама своего рода «болезнью роста» молодой религии. «Ислам лучше сохранил свой харизматический напор. Но дело не только в возрасте, иначе те же буддизм и индуизм были бы самыми «либеральными», а это не так», — полагает Борис Фаликов. По его мнению, главная проблема может корениться в колониальном прошлом, которое до сих пор осознается исламскими странами как неизжитая обида. «Сразу после освобождения во многих из них была предпринята попытка модернизации, преобладали националистические и левые идеи. Не получилось. Начался подъем ислама, причем в радикальной форме. Возникла предельно упрощенная идеология, которая все беды исламского мира объясняет кознями коварного Запада, этакого шайтана во плоти», — рассказывает Борис Фаликов. В известном смысле колониальной можно считать и политику России, а затем и СССР в отношении среднеазиатских и закавказских народов. Что неплохо объясняет нынешнее напряжение в их отношениях с россиянами.

Что же касается смерти за веру,то Рада Грановская обращает внимание на одну важную особенность ислама. «Непременная добродетель мусульманина — отказ от самостоятельности и покорность воле Аллаха, поскольку «благочестие перед Богом есть покорность», — констатирует она. И Добавляет, что отсюда прослеживаются «корни фатализма, равнодушия к жизни, представления о призрачности какой бы то ни было практической цели». Если ключевая особенность христианства — пред-ставление о свободе воли, о возможности выбора между добром и злом, то согласно доктрине ислама все поступки каждого заранее записаны в книге судеб. А раз так, то какой смысл противиться неизбежному, не лучше ли поскорее исполнить волю Всевышнего и попасть в рай? Эта установка во многом предопределяла бесстрашие мусульманских воинов. Сегодня, увы, она предопределяет спокойствие террористов-смертников.

Законы идентичности

Страх перед ними, как и перед исламом в целом, усиливается. Рост ксенофобии — одна из примет любого кризиса. «На протяжении жизни каждый из нас переживает и свое личностное «Я», и групповое «Мы». Обычно доминирует личностный уровень, но в кризисных ситуациях, в моменты напряженности в обществе человеку становится все труднее полагаться только на себя, — объясняет Галина Солдатова. И он в поисках опоры стремится к расширению своих социальных и психологических границ, подчеркивая свою неразрывную связь с какой-либо общностью или группой». И значит, обостряя противоречия с «другими», теми, кто к этой группе не принадлежит. Эта закономерность действует для любых обществ, но у мусульман и представителей западного мира основы социальной идентификации заметно разнятся.

Большинство европейцев, да и россиян, определяя свою принадлежность к группе, вспомнят в первую очередь о гражданстве, национальности, профессии или семейном статусе. Для большинства мусульман основа идентичности — их приверженность исламу. Однако здесь важно помнить, что ислам чрезвычайно многообразен. И вера террористов, обезглавливающих перед камерами несчастных заложников, — это ислам озлобленного меньшинства. А большинство приверженцев ислама — самые обычные люди, со своими достоинствами и со своими традициями. И они могут быть сколько угодно не похожи на нас, но в главном — стремлении жить в мире — ничем от нас не отличаются.